«Я всегда была твоей и всегда буду»
Он стряхнул руку красноволосой девицы со своей ширинки. Не до нее. Алекс снова поднес ко рту бутылку.
«Но ты знай, что даже тогда я буду тебя любить. Уверена. Всегда»
Будто ему было от этих слов легче! Ни от чего не становилось легче. Не помогал ни алкоголь, ни секс, вообще ничего.
«Я знаю, что это слабость. Но не могу иначе»
Красная снова попыталась пробраться к нему в штаны, да что с ней?! Он стряхнул с себя обеих, попытался встать, но после такого количества алкоголя только упал на колени. Прямо напротив он увидел спящего Стаса… и чертову коксовую дорожку. Почему-то трогать ее было нельзя, но причину он вспомнить не мог. Знал только, что полегчает сразу.
Алекс привычным жестом (никогда его не забывал) зажал одну ноздрю и втянул порошок. И мир содрогнулся, рассыпался мириадами искр счастья. Облегчение, блаженство, забвение. Вместо вопроса «почему» нарисовалась целая вереница желанных образов и воспоминаний. Реальность смешалась с иллюзиями, ни преград, ни препятствий. И нечего желать, и не о чем мечтать. Он ощущал прикосновения ее рук, вкус губ, ладонь очерчивала изгибы до боли знакомой спины… и его перестало смущать то, что волосы у женщины из его фантазий красными не были никогда.
Скатываешься всегда быстро. Переступить черту можно одним шагом, но на то, чтобы вернуться, и миллиарда не хватит…
Отец даже не взглянул в его сторону, лишил и намека на поддержку. Как и все его прихлебалы. Вскоре и последних денег не осталось. Несколько раз они со Стасом оказывались в отделении. И хотя, как всегда и бывает, эйфория начала терять остроту, действовала все меньше и меньше, остановиться он не мог.
Несколько раз приезжала Женя Ливанова, предлагала помочь, но он лишь отмахивался. Правда, однажды она задала вопрос правильный:
— Зачем ты это делаешь?
— Наверное, я надеюсь, что она услышит об этом и вернется ко мне, — усмехнулся он тогда.
А она лишь презрительно скривила губы:
— К такому тебе она НИКОГДА не вернется, — проговорила она.
— Я знаю, — кивнул Алекс серьезно.
И она тоже ушла. Сдалась.
Двадцатого июня от передоза умер Стас. И хотя это было страшно, ужасно, неправильно. Только это все равно не повлияло на Алекса… пока к нему в загородный дом (а из недвижимости остался только он), не пришел Виктор Граданский собственной персоной. Вот только Алекс наставил на него пистолет.
— Ну и ничтожества же вы, Елисеевы! — презрительно скривился он. — Когда твоя мать ушла, Сергей вел себя почти так же. После такого зрелища невольно задумываешься, а так ли уж были неправы ваши женщины.
И Алекс нажал на курок и, разумеется, промазал. Виктору даже напрягаться не пришлось, чтобы отобрать у него и пистолет, и бутылку. Ну и нос разбить — для собственного удовольствия, конечно.
— Я предлагаю тебе на меня работать.
— Мне? — усмехнулся Алекс. Сколько бы дряни он не принял, идиотом не стал и прекрасно понимал, что из себя представляет. Зачем Виктору такое? — И зачем же тебе я сдался?
— Чтобы она не чувствовала себя виноватой, стоя над твоей могилой!
А ведь это была достойная причина! И то, что случилось со Стасом — наглядный вариант развития событий. Если бы не это обстоятельство, Алекс бы, наверное, послал Виктора по маршруту Жени Ливановой, а то и дальше, но уже и сам понимал, что выбираться из трясины необходимо. Граданский предложил помощь, да, было унизительно, но разве можно было пасть ниже?
Он сам пришел к Жене. Снова. Она не отказала. Она никогда ему не отказывала, хотя, пожалуй, и в первый, и во второй раз Алекс украл у нее своими выходками не год жизни и не два. Когда все закончилось, она сказала, что помогает ему в последний раз.
Ну что сказать? Прискорбно, что чуть ли не весь мир знал о его бедственном положении, а помогли только бывший враг и любовница отца. И по этой же причине Алекс был готов сделать для Виктора чуть ли не что угодно. Благоразумно молчал об этом, конечно, но знал, что это правда.
А теперь вдруг выяснил, что его сигнал бедствия был услышан всеми, кроме того, кому был адресован. И Алексу стало немного легче. Возможно, если бы она знала — приехала бы. Теперь-то он, естественно, радовался, что она не приехала. Радовался, что ни Карина, ни Жен его таким не знали. И да, было безумно стыдно, что пока она боролась за жизнь дочери, он пытался выбраться из трясины, в который очутился по собственной дурости. И не впервые!
Когда он открыл глаза, Эля уже закончила рассказ. А на лице Карины застыло просто незабываемое выражение растерянности, шока, злости и сожалений. Ее рот приоткрылся, словно она собиралась что-то сказать, но не смогла оформить мысль в слова. И он просто улыбнулся, словно извиняясь, а она на всех парах вылетела из кабинета. Дэнни последовал за ней.
Карина понятия не имела, где находится ближайший женский туалет, и в своем состоянии навряд ли нашла бы его, но помог племянник. Он быстро сориентировался и буквально втащил ее в двери.
— Дыши, дыши, — не переставал он повторять, пока она опиралась локтями о раковину и задыхалась. А парнишка гладил ее по спине и утешающе говорил: — Это моя вина. Я должен был тебе рассказать.
— Дэнни, ты не можешь все предусмотреть. И это мои проблемы, — обретя голос снова, ответила Карина. — Взрослые. Ты еще успеешь вляпаться по всем статьям. И будешь долго и упорно со всем этим разбираться.
— А это я пытаюсь вытребовать с тебя помощь на будущее.
Они переглянулись в зеркале и рассмеялись. Только момент облегчения длился недолго, Карина выхватила бумажное полотенце и стала стирать следы растекшейся туши.