Дневник. Поздние записи [СИ] - Страница 3

Когда мы расположились в гостиной, он поставил на столик чашку кофе, а мне не предложил, и я заскучала по русскому гостеприимству. Вопросов как у меня дела, как мне страна, как отношения с Алиной и всех прочих несущественных глупостей не последовало. Шон положил передо мной листок бумаги и сухо сказал:

— Твое расписание. — И пусть это было сугубо профессионально, даже грубовато, я была счастлива просто слышать родную речь. Я была готова умолять Шона не выгонять меня так сразу, просто чтобы была возможность с кем-то поговорить. Плевать даже на какую тему. Я чувствовала себя изгоем, я цеплялась за этот подарок судьбы. — Как у тебя с английский?

— Сдается мне, никак, — вздохнула я.

— Тогда сиди и учи. Я завтра приеду к Алине и попытаюсь понять, сколько ты знаешь в программировании.

Поясню в чем тут фишка: когда я поступала в университет, я не собиралась становиться лучшей. Я вообще плохо представляла, что делаю и на что подписываюсь. Но если бы я призналась в этом Шону Картеру, думаю, он бы прикопал меня под ближайшим сиднейским кустом. И Алекса рядышком. Потому что он уже тогда относился к привилегированной когорте программистов. Так называемых Бабочек Монацелли. То были хакеры, которые совершали перелет к месту назначения, выполняли «требования заказчика» и возвращались к себе. Именно за эти «порхания» их и прозвали бабочками. Бабочками, над которыми стоял человек по имени Манфред Монацелли. Ну а теперь представьте как прошел наш с Шоном «обмен опытом».

Внезапно свалившееся на мою голову изобилие свободного времени стало исключительно благодатной почвой для двух вещей: самообразования и самокопания. Раньше у меня были тренировки, друзья, Алекс, в конце концов. Теперь у меня были только равнодушная Алина, гиперактивная Аня, рядом с которой я чувствовала себя какой-то замороженной, Шон с психологической плеткой и целая гора иноязычных учебников. Потому я учила английский, чуть-чуть, для себя, занималась гимнастикой, фотографией, однако больше всего времени уделяла именно программированию. Я поверила Шону: чтобы сдать ему экзамен придется вывернуться наизнанку. У него был некий талант уличать меня в малейшем невежестве. Иными словами, критикой я была завалена по самые уши.

Однажды мы с Аней ухитрились разговориться, и обнаружилось, что у этого тирана-диктатора даже с отцом и братом отношения не складываются, что уж тут говорить о девушке, сиделкой которой его назначили?

Я пододвинула к себе листок бумаги. Там неразборчивым почерком Шона было написано название очередной книги. Мне было тошно даже смотреть на эти буквы. Потому что читать по-английски и вникать в каждое слово было безумно сложно. Хотя, надо признать, со временем становилось все проще и проще. Зазвонил телефон. Мой новый австралийский номер. Я автоматически взяла трубку и замерла, услышав голос Алекса.

— У тебя идет дождь, — тихо сказал он, расслышав за моим молчанием стук капель дождя по подоконнику.

— А у тебя какая погода? — спросила я тоже тихо.

— Грустная.

— Поговори со мной… — по-русски, повисло недосказанное слово. Разумеется, Алекс согласился.

Я улеглась прямо на пол, поднося трубку к другому уху. Мы с ним часто перезванивались, но у него всегда было что рассказать. Про Ларису, про моих родителей, про дела с Константином (который уже вышел из больницы)… Мне было все равно, о чем слушать.

— А у тебя как?

— Австралия ужасна. Либо ветер, либо дождь, либо сухость неимоверная, — сказала я. — Фотографий у меня, однако, тьма.

— Пришли их мне, — сказал Алекс. — И Ане привет передавай.

— Я поражена, — ответила я только. — Ты все еще мне звонишь…

— А как же иначе?

Я улыбнулась и закинула ноги на кресло, чтобы было удобнее. Мы с ним проговорили около получаса, а потом у меня закончились деньги. Очень вовремя, так как сквозь распахнутое окно я услышала, как хлопнула дверца машины Шона. Я села за ноутбук (надежда, что я не задержусь надолго, отговаривала меня от покупки стационарного компьютера) и продолжила писать лабораторную.

С начала следующего семестра Шон одобрил мое зачисление на заочное отделение. Полагаю, причина не в том, что я молодец, просто его достало со мной возиться. Надо сказать, однажды мы с Алексом это обсудили по телефону, и он не стал отрицать, что неприязнь у нас взаимная. Это дало мне все основания ненавидеть Шона еще сильнее.

Университет начался с нормального расписания, браво. Теперь я и правда ходила на занятия вместе со всеми. Познакомилась с группой заочников. Меня рассматривали как диковинку. Иностранка с причудливым акцентом. Даже нашлась своеобразная компания: Джули и Майлз. Сначала я думала, что они парочка, а потом выяснилось, что нет, просто кроме нас с Джули девушек больше в группе не было, а Майлз оказался отзывчивым парнем.

Надо сказать, если Шон и ненавидел меня больше других, но этого не было заметно, так как он охотно изливал свой нрав на всех окружающих. Приведу пример. Наша первая пара началась так:

— Никто не желает зайти в аудиторию? Может быть, тогда вы сами подготовите доклад на тему шифрования растровых изображений с примерами применения?

Студенты его боялись, как огня. И причин на это было масса. Он одним видом ухитрялся дать человеку почувствовать себя ничтожеством. Сдавая ему лабораторную, я, клянусь, дрожала от страха и раздражения сразу.

— Страшно? — сочувственно-издевательски спросил Шон.

— Да, — ответила я без обиняков. Шон не нашел что сказать в ответ и уткнулся носом в отчет. Читая мой английский текст, он откровенно забавлялся и красной ручкой черкал неправильные высказывания. Посерьезнел только когда добрался до программного кода.